Днепровский вал [СИ от 09.10.2012] - Владислав Савин

А где русские? Их тут нет и никогда не было — только подчиненные ему, Андерсу, польские войска. Он, генерал Андерс, всегда был другом Германии и искренне ненавидел сталинский режим. И всеми силами старался избегнуть сражения вверенных ему польских солдат с вермахтом, и собирался при первом случае повернуть оружие против проклятых русских.

То есть, изменить присяге? Я все же генерал, а не политик. И хорошо понимаю, что тот, кто предал однажды, легко предаст снова. А потому, ему не может быть веры.

И мы всерьез и даже со страхом целый день готовились к сражению? Чтобы разогнать это трусливое стадо? Что делать с ними, просто расстрелять? Неразумно, пусть получат то, что заслужили. Я смотрю на поляков, и отдаю приказ.

Мы прошли Эль-Аламейн. Впереди было всего семьдесят километров до Александрии.

Я не большой поклонник русской "альтернативной фантастики". Но помню одну книгу из этой серии, вышедшую кажется в начале шестидесятых. Там было про войну русских с каким-то соседним государством "Джорджия", правитель которой собрал многочисленную армию, с самым лучшим оружием — но когда русские вошли туда, готовые сражаться насмерть, они увидели пустые казармы, танки в ангарах, и ни одного человека, все разбежались, не желая воевать. И когда я через двадцать лет прочел это, то не счел за фантазию. Потому что помнил, как сдавалась польская армия Андерса под Эль-Аламейном, 23 мая 1943 года. [7]

В.Андерс. Проданная армия (глава из кн. Проданная держава Лондон, 1950, альт-ист)

Восемьдесят тысяч отважных бойцов, четыре дивизии, танковая бригада и кавалерийский полк! Все они были проданы как римские рабы, за политическую выгоду. Что пообещал кровавый тиран Сталин англичанам, чтобы они бросили нас на убой, под танки страшного Роммеля? Не найдя повода расправиться с нами в своих владениях, кремлевский зверь нашел способ убить нас всех, оставшись чистым в глазах мировой общественности.

Я с самого начала возражал против поставленной задачи, поскольку корпус был фактически небоеспособен. Люди были измождены после заключения в сталинских лагерях, не хватало оружия, подразделения не были сплочены, курс боевой подготовки был не завершен. Но британцы нас успокоили, заявив что речь идет по сути о гарнизонно-караульной службе, три дня в пустыне, и возвращайтесь в Каир! Нам ничего не сказали про армию Роммеля, которая вот-вот будет здесь — напротив, нас заверяли, что немцы не ближе трехсот километров на запад. Потому мы даже не оборудовали укрепленных позиций, проводя время в ожидании скорого возвращения к цивилизации — когда утром 23 мая подверглись внезапному и массированному удару артиллерией и авиацией, а затем увидели не меньше тысячи немецких танков, и это были ужасные "тигры"!

Отважные польские рыцари не струсили и дрались как львы, я лично, с моими офицерами, вел солдат в атаку, и множество трупов в фельдграу усеяли кровавые пески Эль-Аламейна, и несколько сот немецких танков застыли грудами горелого железа. Но немцев было впятеро больше, у нас же закончились снаряды и патроны. Тогда героические польские дивизии стали, в полном боевом порядке, отступать по залитой кровью пустыне, на восток, к Нилу. Нас настигли и окружили, и чтобы избежать бессмысленных жертв, я приказал сложить оружие.

Сам грозный генерал Роммель, "Бешеный Лис Пустыни", смотрел на нас, и даже безоружные, последние рыцари героической Польши вызывали у него страх. Потому он и поступил с нами так бесчеловечно, не в силах видеть нас живыми. Его слова:

— Взять их всех на службу. Саперами. Кто откажется, расстрелять. Господ офицеров это касается особо, ведь по Женевской конвенции, их привлекать к любым работам дозволяется исключительно добровольно. Есть несогласные?

Мы строили дороги, аэродромы. А еще нас заставляли идти пешим строем на минные поля. Или тащить за собой катки от разбитых машин, если мины противотанковые. Всех, генералов, офицеров и рядовых, не делая различия. Мы подрывались, мне пока везло, но каждый раз я умирал в мыслях, слыша рядом взрыв и крики, мы не захотели принять последний бой с оружием в руках, и теперь разлетались в кровавые клочья по воле и нужде врага, бессильные ответить. Британцы не жалели мин, и у каждого оставленного ими рубежа мы теряли больше людей, чем при самой кровавой атаке. Мы не хотели воевать за Сталина, и теперь умирали за фюрера. И еще невыносимее была мысль, что в это время проклятая Красная Армия успешно наступала за Днепром, и будь мы в ее рядах, имели бы несравненно больший шанс выжить. Нас продали и русские, и англичане, нас все время заставляли поступать против своей воли, цивилизованных культурных людей, европейцев, как каких-то рабов!

И это все оставалось "добровольным"! Перед каждым выходом на мины, при построении, немецкий фельдфебель выкрикивал, кто не хочет идти? И почти всегда находились безумцы, кто устал бояться, когда тебя разорвет, и делал шаг вперед. И их не заставляли идти — а отводили в сторону и расстреливали.

У немцев был своеобразный юмор. После десяти выходов на мины, если конечно не взорвался, могли перевести из саперов в "хиви", так в вермахте называются прислужники, всякие нестроевые. Но это было доступно лишь для рядовых, для младших офицеров норма была двадцать, для старших тридцать, для генералов пятьдесят. Правда, для офицеров была привилегия встать в задние ряды, немцы закрывали на это глаза.

Я сумел бежать, под Иерусалимом. И мне неслыханно повезло, остаться живым, избегнуть немецких пуль, не попасть в руки еврейских боевиков или арабских банд. Мне повезло добраться до контролируемой британцами территории, и быть узнанным, не принятым за немецкого шпиона. Затем было долгое путешествие в Лондон, госпиталь, восстановление нервов в санатории, и снова в строй, чтобы служить мой любимой Польше.

Мне известно, что спаслось несколько десятков человек из восьмидесяти тысяч. Будь проклят тиран Сталин, обрекший нас на такую судьбу!

Из архивов НКВД — подлинные разговоры заключенных поляков, тех самых, из которых формировалась армия Андерса. Наверное, мировоззрения поляков в Катыни было таким же?

Хельман, бывший полицейский: "Вначале мы, поляки, будем воевать против немцев, а затем, когда будем хорошо вооружены, мы повернем против СССР и предъявим требования вплоть до передачи Киева и других территорий. Таковы указания нашего национального руководителя — ксендза Сигмунда. Англия, заключив договор с Россией, пустила пыль в глаза Советскому правительству, фактически она за спиной Германии тоже воюет против СССР".

Ковцун, полковник польской армии: "Скоро придет Гитлер, тогда я вам покажу, что из себя представляет польский полковник!"

Ткач, полицейский: "Теперь нас, поляков, хотят освободить и сформировать войска, но мы покажем, как только получим оружие, — повернем его против русских".

Майор Гудановский: "Мы, поляки, направим оружие на Советы, отомстим за свои страдания в лагерях. Если только нас возьмут на фронт, свое оружие направим против Красной Армии".

Поручик Корабельский: "Мы вместе с Америкой используем слабость Красной Армии и будем господствовать на советской территории".

Капитан Рудковский: "Большевики на краю гибели, мы, поляки, только и ждем, когда нам дадут оружие, тогда мы их прикончим"…

Поручик Лавитский: "Вы, солдаты, не сердитесь пока на Советы. Когда немца разобьем, тогда мы повернем винтовки на СССР и сделаем Польшу, как раньше была".

Полька Пеляцкая, прибывшая в Тоцкие лагеря для поступления в польскую армию, в своем заявлении в НКВД пишет: "В Тоцком лагере нет никакого стремления к борьбе. Они довольны, что получили свободу, и при первом случае перейдут на ту сторону против советской власти. Их разговор полон цинизма и злобы к Советскому Союзу".

И еще один штрих. Когда армия Андерса, в разгар сражений на Кавказе, под Ржевом и под Сталинградом, удирала в Иран, при посадке на суда в Красноводске те из шляхтичей, кто не сумел обменять выдаваемое им в СССР очень не малое офицерское жалование, на фунты и доллары, демонстративно рвали советские деньги и бросали за борт. На причале был поэт Борис Слуцкий. Его свидетельство:

Мне видится и сегодняТо, что я видел вчера:Вот восходят на сходниХудые офицера,Выхватывают из карманаТридцатки и тут же рвут,И розовые за кормамиТридцатки плывут, плывут.

И это — БЫЛО.

Так поставим памятник на катыньских могилах, даже если "виноваты" мы? Или ограничимся эпитафией — без чести жили, бесславно сдохли.